1941 : 1941-й. Война двух диктаторов (Яков Рабинер) / публицистика /

1941-й. Война двух диктаторов (Яков Рабинер) / публицистика /

1941-й. ВОЙНА ДВУХ ДИКТАТОРОВ Шла первая неделя войны. Сталин, как пишет Микоян, ссылаясь на слова Молотова, был "в прострации". По мнению того же Микояна, вождь ждал, что его с минуты на минуту арестуют соратники за то, что он абсолютно не подготовил страну к войне. Вот как об этом пишет Микоян в своих мемуарах: "Приехали (без приглашения) на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: "Зачем пришли?" Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать". Сталин был, должно быть, приятно удивлён, что его не арестовали. Сам он в таком случае распорядился бы арестовать и немедленно расстрелять руководителя, допустившего подобное преступное "головотяпство". Всё казалось в те первые месяцы войны непоправимо безнадёжным. 15 октября вождь собрал в своём кабинете Молотова, Маленкова, Берия, Вознесенского, Щербакова, Кагановича и Микояна. Приказал принять меры к эвакуации Москвы. "Сам я выеду завтра утром", - сказал он. В октябре же, как вспоминал маршал Жуков, Сталин отдаёт распоряжение Берии войти в контакт с Гитлером. "Готовя книгу "Ленин", - пишет историк Д.Волкогонов, - я документально установил, что с началом катастрофических неудач на фронте Сталин поручил Берии связаться с агентом НКВД болгарским послом Стаменовым. Было решено установить контакт с Берлином и предложить "уступить гитлеровской Германии - Украину, Белоруссию, Прибалтику, Карельский перешеек, Бессарабию, Буковину за прекращение военных действий". Сталин хотел воспользоваться прецедентом "унизительного" Брестского договора, заключённого в 1918 году между кайзеровской Германией и ленинским правительством, по которому большевики согласились на значительные территориальные и экономические жертвы, только бы сохранить свой режим. Но за окном был не 1918 год, а 1941-й. Гитлер не собирался удовлетвориться сталинскими уступками. Ему нужна была вся сталинская Россия, никак не меньше. "Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством", - сказал Молотов, выступив вместо растерявшегося Сталина 22 июня 1941-го. Перечисляя в своей речи страны, куда уже ранее вероломно вторглись нацисты: Норвегию, Бельгию и другие, Молотов, конечно, опустил, что ещё совсем недавно это вероломство в отношении других стран приветствовалось, а нацистов даже поздравляли с захватом этих стран. Забыл он, конечно, упомянуть в своей речи и о совместном с нацистами вероломстве в отношении Польши. Война обрушилась на Кремль, действительно, вероломно. Но только на Кремль, потому что даже московские старухи в очередях не верили в столь воспетый советскими агитпроповцами сталинско-гитлеровский пакт. "Да кто ж ему, ироду, верил - возмутилась старуха. Тут заговорили на разные голоса разные люди: "Нашли кому верить". Это из книги Г.Андреевского "Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху". А вот из книги Ильи Эренбурга "Люди, годы, жизнь": "Мы сидели у приёмника, ждали, что выступит Сталин. Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что её обманул любовник. Но что можно было ждать от фашистов?" И впрямь, что можно было ждать от фашистов? Но "ждали". На следующий же день после объективного доклада о готовящемся нападении Германии на специальном заседании Политбюро был арестован, а затем и расстрелян начальник Главного разведовательного управления советской армии Проскурин. Теперь все сведения разведчиков попадали к сменившему Проскурина на посту начальника разведки Голикову. Вся правдивая информация о нацистах, включая и донесения известного разведчика Рихарда Зорге, проходили в ведомстве Голикова под грифом "дезо" (дезинформация). Наверх, то есть Сталину, этот военный холуй подавал информацию "по схеме, - как он выразился сам, - в которую верит Йосиф Виссарионович". "Голиков, - писал о нём в своих воспоминаниях генерал Григоренко, - преднамеренно поставлял заведомую ложь и дезинформацию о противнике, лживые, но угодные Сталину сведения о составе и группировке войск фашистской Германии". Вся правдивая разведовательная информация рассматривалась Сталиным как явная попытка врагов спровоцировать его столкновение с Гитлером. Он так настойчиво боролся с возможностью "провокаций", что это заметили в Берлине и сделали соответствующие выводы. Перед немецким абвером (разведкой) была поставлена сверхзадача: сделать всё возможное, чтобы держать Сталина в состоянии неведения и обмана как можно дольше. Гитлер лично приложил руку к этой программе тотальной дезинформации. В своём, как он выразился "доверительном письме" к Сталину, написанном незадолго до нападения на Советский Союз, он постарался рассеять малейшие опасения Сталина по поводу концентрации немецких войск вдоль советской границы. Да, сведения о концентрации немецких войск верны, соглашался он, но, будучи уверен, что это не пойдёт дальше Сталина, он должен разъяснить, что сделано это исключительно по той причине, что территория Западной и Центральной Германии подвергается сильным английским бомбардировкам и хорошо наблюдается англичанами с воздуха. Поэтому, и исключительно поэтому, он был вынужден отвести крупные контингенты войск в более безопасное место на восток. Аргумент Гитлера, приведенный им в оправдание концентрации немецких войск, повторяли теперь на все лады немецкие сотрудники и немецкие дипломаты, аккредитованные в Москве, так что окольными путями этот аргумент вновь и вновь фигурировал среди донесений, попадавших на стол Сталина. Сталин считал нападение на Советский Союз вероломством со стороны Гитлера. Но, по мнению Гитлера, если кто-то и проявлял вероломство, так это Сталин. В августе 1940-го года Литва, Латвия и Эстония, в результате военного шантажа и инспирированных Москвой коммунистических переворотов в этих странах, были присоединены к Советскому Союзу. Крупный сотрудник НКВД Павел Судоплатов, отвечавший перед Кремлём за организацию этих переворотов в прибалтийских странах пишет, что Молотов на совещании в Кремле дал понять присутствующим, что Советский Союз не собирается соблюдать взаимную договорённость с Германией не свергать существующие в прибалтийских странах правительства. Сам Молотов, многие годы спустя, так вспоминал об этом в разговоре с журналистом Ф.Чуевым: "Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал: Обратно вы уже не вернётесь, пока не подпишите присоединение к нам. Из Эстонии приехал военный министр, мы ему то же самое сказали". В июне 1940 года Советский Союз потребовал от Румынии передачи ему Бессарабии и Северной Буковины. Когда румыны обратились за помощью к Германии, Риббентроп был вынужден, учитывая нацистско-советский договор и установившуюся в связи с этим атмосферу сотрудничества с СССР, "во избежании войны между Румынией и Советским Союзом... посоветовать румынскому правительству уступить требованиям советского правительства". В результате - нефтяные поля в южной Румынии, важном источнике горючего для Германии, становились в случае конфликта между двумя странами уязвимыми для удара по ним советской авиации. В марте того же года Финляндия была вынуждена подписать договор с Кремлём, по которому к Советскому Союзу отходили Карельский перешеек и город Выборг. Во время своего посещения Берлина Молотов дал понять, что в Кремле настроены на присоединение всей Финляндии к Советскому Союзу и, в дополнение к этому, потребовал от нацистов признания Германией советских интересов на Балканах. Всё это раздражало Гитлера. Ему казалось, что Сталин слишком бойко пользуется тем, что он скован войной в Европе, расширяя территорию своего государства за его счёт. Как вспоминал о визите Молотова в Берлин гитлеровский начальник генштаба Кейтель: "Требования Молотова встревожили фюрера. Молотов имел ввиду возобновление войны с Финляндией для того, чтобы захватить всю страну. Он (Советский Союз) стремился к экспансии на Балканах и в Дарданеллах. Фюрер видел в этих планах контуры большого манёвра с целью охвата Германии". Беспокойство Гитлера вызывало и наметившееся улучшение в отношениях русских с англичанами. Хотя немецкий посол в СССР Шулленберг заверял Риббентропа, что согласие Сталина на приезд в качестве британского посла известного дипломата Криппса вовсе не ставит под сомнение верность Кремля заключённым соглашениям с Германией, Гитлер думал об этом иначе. К тому же Криппс удостоился личной аудиенции у Сталина. Всё это лишь подливало масло в огонь подозрений Гитлера, считавшего, что русские плетут с англичанами какой-то заговор против него. Гитлер, как утвержал в своих воспоминаниях Риббентроп, "считал возможным, что Россия на основе своих возобновлённых переговоров с Англией нападёт на нас одновременно с англо-американским наступлением. Одновременное использование общего потенциала Америки и России казалось ему ужасной опасностью для Германии". К тому же военная кампания в Европе была проведена в более короткий срок, чем это предполагалось. После захвата русскими Бессарабии Гитлер сказал Риббентропу: "Я не позволю русским распускаться. Мой пакт с ними был заключён в предвидении долгой войны, но так как война оказалась короткой, я в нём больше не нуждаюсь". Теперь, по его мнению, оставалось отвести удар в спину, который готовился нанести ему Сталин. Тем более, что, как показала финская война, советская армия, после сталинского кровопускания, была не в своей лучшей форме. Ввиду всех этих соображений дата нападения на Советский Союз была перенесена Гитлером с 1942 года на 1941-й. В письме к Муссолини датированном 21 июня 1941 года Гитлер перечисляет причины, побудившие его напасть на Советский Союз. Вот выдержки из его письма. "Дуче! Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда длившиеся месяцами тяжёлые раздумья, а также вечное нервное выжидание закончилось принятием самого трудного в моей жизни решения. Дальнейшее выжидание приведёт самое позднее в этом или следующем году к гибельным последствиям. После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое умно и осторожно, но неуклонно возращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства. Русские имеют громадные силы. Собственно, на наших границах находятся все наличные русские войска. Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, то возникнет опасность, что Россия, со своей стороны, начнёт оказывать нажим на юге и севере, перед которым я вынужден буду молча отступать по той простой причине, что не буду располагать превосходством в воздухе. Если и дальше терпеть эту опасность, придётся, вероятно, потерять весь 1941 год, и при этом общая ситуация ничуть не изменится. Наоборот, Англия ещё больше воспротивится заключению мира, так как она всё ещё будет надеяться на русского партнёра. К тому же, эта надежда, естественно, будет возрастать по мере усиления готовности русских вооружённых сил. А за всем этим ещё стоят американские массовые поставки (в Англию) военных материалов, которые ожидаются в 1942 году. Положение в самой Англии плохое, снабжение продовольствием и сырьём постоянно ухудшается. Воля к борьбе питается, в сущности говоря, только надеждами. Эти надежды основываются исключительно на двух факторах: России и Америке. Устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию - это в нашей власти. Ликвидация России будет одновременно означать громадное облегчение положения Японии в Вост

Похожие статьи:

1941

1941

1941-й. Война двух диктаторов (Яков Рабинер) / публицистика /

Похожие записи

Новое на сайте